Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет) - Орсон Кард

– Если бы я могла прервать ваш вояж и вернуть вам двадцать два года, я бы сделала это. Обращение к вам было моей ошибкой. Я сожалею, простите меня.

Ее собственный голос звучал фальшиво. С тех пор, как вся ее жизнь стала ложью, даже извинения звучали как шаблонные заученные фразы.

– Я уже не чувствую времени, – сказал Эндер. Он все еще стоял сзади нее, поэтому она не могла видеть его лица. – Для меня – я только неделю назад расстался со своей сестрой. Она моя единственная родственница. Ее дочка еще не родилась, а теперь она, наверное, учится, может быть, вышла замуж и имеет собственных детей. Я никогда не буду знать ее. Зато я знаю ваших детей, донна Иванова.

Она подняла чашку и выпила содержимое одним глотком. Он обжег ей язык, огненным шаром прокатился по горлу, вызвал приступ кашля.

– Прошло всего несколько часов, а вы считаете, что знаете моих детей.

– Лучше вас, донна Иванова.

Новинха услышала тяжкий вздох Элы в ответ на дерзость Эндера. И хотя она догадывалась, что он говорит правду, ее привело в ярость, что такие слова сказаны чужаком. Она повернулась, чтобы ударить его, но он уже не стоял за ее спиной, он ушел. Она рассеянно оглядывалась, стараясь отыскать его, но его не было в комнате. Эла стояла в проеме дверей, широко раскрыв глаза.

– Вернитесь! – сказала Новинха. – Вы не можете уйти просто так, оскорбив меня!

Но он не отвечал. Вместо этого она услышала громкий смех в глубине дома. Новинха пошла на звук смеха. Она прошла все комнаты и вышла в самую дальнюю комнату дома. Майро сидел на кровати Новинхи, а Эндер стоял в дверях, они весело смеялись над чем-то. Майро увидел мать и улыбка исчезла с его лица. Ее охватил озноб. Вот уже многие годы она не видела его улыбки, забыла как озаряет и украшает улыбка его лицо, так же как и лицо его отца. А ее появление угасило всю красоту.

– Мы зашли сюда поговорить, а то Квим очень сердится, – начал объяснять Майро. – Эла застилает постель.

– Я думаю Говорящего не заботит, убрана постель или нет, – холодно оборвала его Новинха. – Правда, Говорящий?

– Порядок и беспорядок, – сказал Эндер, – в каждом своя прелесть.

До сих пор он стоял к ней спиной, и она была благодарна, так он не мог встретиться с ее глазами и увидеть ее озлобленность и ошеломленность.

– Повторяю вам, Говорящий, вызов был дурацким розыгрышем, – сказала она – если хотите вы можете, ненавидеть меня, но у меня нет ни одной смерти, от чьего имени вы бы могли говорить. Я была глупой девчонкой. По своей наивности я надеялась, что вызову Говорящего и автор «Королевы Пчел, и Гегемона» услышит мой зов. Я потеряла человека, заменившего мне отца, и нуждалась в утешении.

Теперь он повернулся к ней лицом. Он был моложавым мужчиной, по крайней мере, моложе ее, но его глаза подкупали пониманием. «Искуситель», – подумала она. – «Он опасен, он красив, можно утонуть в его всепонимании и расположении.»

– Донна Иванова, – сказал он, – как можно читать «Королеву Пчел и Гегемона» и воображать, что ее автор может утешить и поддержать?

Ответил Майро – молчаливый, замкнутый, медленно говорящий Майро, который последний раз так энергично спорил и рассуждал только в детстве, будучи ребенком.

– Я читал ее, подлинный Говорящий от Имени Мертвых написал сказку о королеве пчел с глубоким подтекстом.

Эндер печально улыбнулся.

– Но он писал не для баггеров, правда? Он писал для человечества, которое до сих пор празднует уничтожение баггеров как величайшую победу.

Он писал безжалостно, обращая их гордость в позор, радость в печаль. А сейчас человечество полностью забыло, как однажды они ненавидели баггеров, восхваляли и прославляли имя, для которого не нашлось даже слова в современном языке…

– Могу кое-что добавить, – сказал Иванова, – его имя Эндер. – Он разрушает все, к чему прикасается его рука. – Как и я, молча сказали ее глаза.

– О, это все, что вы о нем знаете? – Его голос хлестал как кнут, безжалостно и больно. – Откуда вы знаете, что не было ничего, чего бы он касался с нежностью? Никого, кто бы любил его. Никого, кто был бы согрет его любовью. Разрушал все, к чему касался – это ложь, которая не может быть честно сказана ни одним человеком.

– Это ваша доктрина, Говорящий? Тогда вы не много знаете. – Она говорила с вызовом, но его злоба напугала ее. Она предполагала, что он невозмутим, как священник.

Его злоба исчезла так же мгновенно, как и появилась.

– Вы можете вздохнуть свободно, – сказал он, – ваш вызов определил мое появление, но пока я был в пути, другие люди обратились за помощью Говорящего.

– Да? Кто еще в этом невежественном городе знаком с «Королевой Пчел и Гегемоном» и позвал Говорящего? Кто такой смелый и независимый от епископа, что осмелился послать вызов? И если такой нашелся, то что вы делаете в моем доме?

– Потому что меня позвали говорить от имени Махроса Марии Рибейра, вашего бывшего мужа.

Мысль была ужасной.

– От его имени! Да разве кто-нибудь захочет думать о нем сейчас, когда он мертв!

Говорящий не ответил. Вместо него ответил Майро, сидящий на кровати.

– Грего будет одним из первых. Говорящий показал, что мы должны были знать – что мальчик тоскует по отцу и считает, что все ненавидят его…

– Дешевая психология, – выпалила она. – У нас хватает собственных врачевателей. Во всяком случае, они не хуже.

Позади ее раздался голос Элы.

– Я вызвала его говорить о смерти отца, мама. Я думала пройдут десятилетия, прежде чем он появится. Но сейчас я рада, что он уже здесь.

Он делает нам добро.

– Что доброго он может сделать для нас?

– Он уже сделал, мама. Грего заснул, обнимая его, а Квора заговорила с ним.

– Точно, – сказал Майро, – она сказала, что он воняет.

– Что действительно было правдой, – добавила Эла. – Наш Григорио описал его.

Вспомнив об этом, Майро и Эла прыснули со смеху. Эндер тоже улыбнулся. Это больше всего волновало и тревожило Новинху – хорошее настроение фактически исчезло из дома с того момента как Макрам привел ее сюда через год после смерти Пайпо. Не желая того, Новинха вспомнила свое счастье, когда Майро только родился, и когда была маленькой Эла, как Майро без умолку болтал обо всем, как Эла носилась за ним по всему дому, как сумасшедшая, как дети играли и резвились в траве за оградой, рядом с заповедником свиноподобных. Новинха восхищалась и наслаждалась детьми. Это восхищение отравило Макрама, заставило его ненавидеть их, потому что он знал, что ничто в них не принадлежит ему. К тому времени как родился Квим, дом уже был полон злобы, он так и не научился беззаботному смеху, боясь, что родители заметят. И вот снова Майро и Эла смеются вместе. Их смех был подобен порыву ветра, сорвавшего толстую черную занавеску, подобен внезапно воцарившемуся солнечному дню. Это день был настолько светел, что Новинха забыла ночь сейчас, или день на самом деле.